Владимир Тучков

Просыпаюсь в холодном поту: 1949-й, только что родился. Ходит усатый баюн, крапленым глазом вынюхивает, младенцам животики вспарывает. Судорожно прячу отчество Яковлевич, хоть и русский, но так надежней... Бедные, бедные Иосифовичи, не попить нам вместе водки по 2.87!

Это называется просекой, бинтом несвежим поверх длинного ножевого пореза. Но не оглядывайся через плечо. Иначе не застегнется застежкой-молнией, куда подбородок тычется в поисках скрипки. Осенью. По пояс во сне. И все глубже, лишь голова, покачиваясь по течению, параллельной просекой, чье небо — страна коршуна, вывернутого наизнанку, где ты ничтожным свинцовым шариком, но не оглядывайся назад, чтобы два удара столкнувшись твоего сердца не захлебнуться, не захлебнуться удивлением медленно выступающим как синее протертое не имеющим смысла крылом

Как в аквариуме — в звездной тишине лес, поляна и дремучая вода. Пусть пребудет это всё в спокойном сне и вчера, и год назад, и никогда.

И нытьё мотора, словно сквозь века датский принц или татарская орда. Вот рука, моя озябшая рука... И вчера, и год назад, и никогда. И уходят сквозь огромное окно молча письма, песни, люди, города... Страшной силою спрессованы в одно и вчера, и год назад, и никогда.